семейное. бредовое.

[yasnodreva]

Брат с женой уехали в понедельник в Кировск, на двух машинах перевезли вещи, распаковали, наконец, свои свадебные подарки (чашки-ложки-тарелки) на новом месте. Пусть возводят громаду быта на просторах своей однокомнатной съемной квартиры.
Катя уезжала в приподнятом настроении, будто из тюрьмы сбежала. Я, полностью разделяя ее ощущение праздника, потребовала шампанского в честь убытия любимой невестки. Честно старалась не злорадствовать, да только получалось у меня это плохо.
Родители отсвечивают грустью в глазах – привыкли к «топоту детских ножек», к мелкому хулиганству рыжего монстрика, к его воплям, щипкам, от которых остаются настоящие взрослые синяки, к его завидному умению влезть именно туда, куда не надо, к постоянному прединфарктному состоянию, в которое впадаю даже я, когда вижу это чудище вреднючее безмятежно стоящим на самом краешке компьютерного стола и ссущим, пардон, на пол…
А тут моё племянниковое сокровище еще и заболело - на следующий же после переезда день. Папа как-то притих, сложно ему даются такие перемены – внука он любит горячо и страстно, правда, понять это можно только увидев, с какой нежностью он берет Ваньку на руки, как замирает, когда тот своими ручонками обнимает дедову шею, я в такие моменты спешу отвернуться – такое странное ощущение, что заглянула в самую душу, подсмотрела за чем-то интимным в замочную скважину. Мама, конечно же с самым недовольным видом, на который способна (актриса, ничего не скажешь), принялась звонить Кате по телефону и давать советы: как лечить, чем кормить, чем поить, не тянуть, врача вызывать, и «по ушам получите за ребёнка».
К обеду подоспела бабушка, и, не смотря на весьма определенное отношение к Катечке, которое она обычно формулирует фразой: «вот ведь прилипла, как дерьмо к лопате», будучи ярой сторонницей переезда, вдруг взялась плакать по Ване: «Ах, грустно-тошно будет без правнука». Детей-то маленьких она вообще не любит, если что. Но тут сентиментальная волна ее подхватила и понесла: Женьку бабушка обняла, назвала сиротинушкой, на что родители попытались отреагировать междометиями и взмахами рук – типа, мама, мы еще тут, тьфу-тьфу-тьфу! Бабушка Валя пропустила их замечания мимо ушей: нет, живёт ребёнок один-одинешенек в Мурманске, значит, сирота. И не спорьте! Я в это время пыталась привести себя в божеский вид, т.е. делала макияж (Сестра меня, правда, почти отговорила, одарив комплиментом: «Наташ, да не красься, ты совсем даже и не страшная»). Бабушка обратила на меня свой взор, видимо, чтобы убедиться в том, что я на самом деле еще ничего и на улицу меня выпускать можно; вздохнула и опять заплакала: «На кого ты нас покидаешь, Наташа, когда ж теперь свидимся, ой горе-то какое!». Я аж нервно сглотнула: последний путь доброжелательной бездной раскинулся предо мной, кто-то услужливо оттолкнул утлую лодочку, берег отдалялся, родственники вслед прощально махали белыми платочками… Бр-р-р. «Я ехать передумала, на работу не пойду!», - заявила я, на что бабушка удовлетворенно кивнула: «Вот и хорошо» - отбила одну душу у потусторонних сил, которые явно вознамерились развалить-разбить семью на кусочки.
В общем, всеми ожидаемый и предвкушаемый отъезд, безболезненно был воспринят только мной, что вполне объяснимо – я-то сволочь известная, способна наслаждаться утренней тишиной, сладко спать и не грустить о кромсающих сновидения ребёнковых криках.
А остальным придётся привыкать.
Главное, чтобы это рыжее чудище поправилось!